Стихи из романа
"Орден хромых"
В деревне, где дрожат деревья
от ветра, люди - от похмелья,
где время вышло из доверья,
а день осенний, словно келья,
где дождь-монах усердно шепчет
молитву о спокойной ночи,
и осень зло срывает чепчик
листов с кустов и злобно топчет -
в обычный день судьбы безликой
в окне дрожит от ветра липа,
и можно умереть (под липой)
от скуки, бодуна и гриппа.
***
Спаси меня. Тебе несложно
спасти меня. Всего лишь нужно
в лицо покляться клятвой ложной
о верности. Слова, что лужа.
Любой приют - рай для скитальца.
На всех маршрутах - ветер в спину.
Прикосновенье тонких пальцев
с лица стирает паутину
отчаянья. Когда так горько -
и глина будет словно сахар.
Спаси меня. Ведь нужно только:
встать между топором и плахой,
поставить рядом боль и небыль,
открыть незапертые двери,
покляться. Пусть и ложно. Мне бы
поверить в то, что я поверил.
***
Подожди умирать. Это точно не срочно.
Не дописана ведь - в этом наша награда! -
безнадежною ночью последняя строчка
на последнем листе позднего листопада.
Мир довольно жесток. В установленный срок
все случится... И лица забудутся снова.
И уйдешь ты, дружок, в темноту без порток,
тихо бросив на ветер последнее слово.
Что ж себя волновать? Осень, словно вдова,
сбросив траур, наденет пурпур и багрец.
Вот тогда-то мои разлетятся слова.
И исчезнут в грязи. Вот тогда и конец.
***
У времени - дырявые карманы.
Вот ночь была. Глядишь - уж песня спета.
И небо черное, поверх своей сутаны,
надело золоченный крест рассвета.
И точка. Ночь потеряна бесследно -
не взяв в расчет исписанной бумаги.
Но что бумага? Это все так бледно...
Я тоже бледен - больше нет отваги.
Ведь скажет время в страшный из моментов:
"Куда он делся вопреки всем планам?"
У времени нет для тебя аплодисментов.
Оно лишь может хлопать по карманам.
***
Домой.
Поезд-нож режет вязкий белесый
рассветный туман. Нарушая покой,
стучат и стучат монотонно колеса,
как будто твердят раз за разом - "домой!"
Лицо лижет ветер. Все ближе до цели.
Ты выставил руку в окно и - как знать! -
возможно сумеешь проверить на деле
избитую фразу - "рукою подать".
И прямо сейчас сможешь ты дотянуться
до улиц, которые всюду с тобой,
до улиц, куда точно стоит вернуться,
где можно сказать: "Я вернулся домой!"
Под горку судьбы поезд весело катит -
гремящий, как джаз, и упрямый, как вол.
И стелется путь твой легко, словно скатерть,
которая ляжет на праздничный стол:
за ним очень скоро друзья соберутся,
и стол никому не покажется мал.
И дело за малым - доехать. Вернуться.
Увидеть до боли знакомый вокзал.
"Я еду домой!" - ты готов кричать в рупор.
И нет ничего, о чем стоит жалеть.
Та дверь далеко, но уже ты нащупал
в кармане ключи и готов отпереть
рассветное небо и дать пинка солнцу -
встает пусть быстрее! - пусть мчатся часы.
Пусть станции мчатся навстречу оконцу,
как рвутся навстречу хозяину псы.
Чуть-чуть подождать только... Дело за малым...
Увидите если, как вдруг - сам не свой -
пошел человек обниматься с вокзалом -
не надо мешать.
Он вернулся домой.
***
Аполлон лучезарный колотит в литавры.
Вновь герои тайком на троих взяли "Трою".
Слушай... если судьба записала в кентавры,
то смирись с этим телом. Вернее - с судьбою.
Ну так что ж? Меч обиды спрячь в душу, как в ножны.
Коль галопом несешься над степью нагретой,
то умей и платить за свое быстроножье
одиночеством горьким, как медной монетой.
Будоражат Афины нелепые сказки,
что ходил под седлом ты, чтоб только быть сытым.
В дом приличный не пустят тебя из опаски,
что ты можешь паркет поцарапать копытом.
Посмотрите! Ведь нет на спине гнедой гривы!
До чего раздражает, когда - мать их смена! -
подойдя, суют дети - просты и наивны -
прямо в морду твою клок душистого сена.
Не натрут никогда твое тело елеем.
Не придутся - увы! - быть увенчанным лавром.
Остается натянуто ржать над Персеем
да в глухом лабиринте бухать с Минотавром.
Ну так что ж? Остается укрыться на склоне
одинокой горы в кипарисовой чаще.
От тоски могут плакать и люди, и кони...
Ну а если ты помесь - тогда вдвое чаще.
***
Навалившись всей тушею,
с ветреной стороны,
тучи весело кушают
сыр щербатой луны.
В стенах дома небесного,
если снизу взглянуть,
много видно чудесного:
блеск... болид... Млечный Путь...
Млечный Путь, капли белые...
В золотую весну
из него еще сделают
вторую луну.
***
Самое важное - всегда незаметно.
Взгляды в спину... настроение босса...
В этом мире нет такого ответа,
к которому не найдется другого вопроса.
Незаметно действует в организме лекарство.
Незаметно копится сила в спортзале.
Кто заметит, что судьба государства
зависит от того президенту дала ли
жена (любовница)? Причины скрыты.
Следствие над причиной. Стол ниже пыли.
Незаметно выясняется, что волки сыты,
а это заначит, что об овцах забыли.
Хороший агент незаметен при слежке.
В часах незаметно движение стрелки.
Незаметно приходит старость, без спешки
соскребает надежды, как салат с тарелки.
Незаметно теплеют суровые лица
при виде ребенка, что чинен и важен.
Вены вскрывающий самоубийца,
не оставивший писем, уже не скажет
причину поступка. Причины скрыты.
Следствие кончается мордобоем ментовским.
Незаметно разбиваются сердца и корыта.
Не заметишь, как пуля летит из винтовки.
Весенним полуденным солнцем согреты,
незаметно сугробы и деньги тают.
Незаметно уходят из жизни поэты.
Хорошо заметно, как их забывают.
В медицине, в политике, в спорте, в любви ли -
самое важное всегда незаметно.
Оцените, что вас до сих пор не забыли.
Оцените же важность того момента,
когда вдруг подруга, сидящая рядом,
среди посторонних посмотрит влажно,
и вы обменяетесь долгим взглядом
для других незаметным.
И это важно.
***
Альпинист на вершине горы чешет лоб ледорубом.
"А зачем я забрался сюда?" - задается
вопросом.
Чтоб поспорить со скалами, холодом и ветром
грубым?
Чтоб, прибив каблуки из гранита, стать чуть выше
ростом?
Чтоб проверить себя и с собой беспощадно
сразиться?
Чтоб узнать, как сияет вблизи ледниковая толща?
Для того, чтоб остались внизу надоевшие лица?
(Эти камни не спросят - "как жизнь?" - а убьют
тебя молча.)
Ледяная скала. Облака - молоко из кувшина.
Его сердце стучит. Кровь пульсирует бешено в
вене.
Но вершина - предел. Что же дальше, коль это
вершина?
И нельзя в небесах прорубить ледорубом ступени.
Его сердце стучит. Как в часах - перекошенный
анкер.
Что за высь! Он застыл неподвижно, внезапно
поверя,
что крылом вдруг заденет его пролетающий ангел...
(А потом будет чистить брезгливо нежнешие перья.)
Те вершины, что взяты, не сложатся в энную сумму.
Каждый раз все по новой. Осталось от белых,
упругих
облаков оторвать малый клок и в рюкзак его
сунуть,
чтоб потом показать гордо детям, друзьям и
супруге.
Тот, кто вполз на вершину, где дохнут и звери и
птица,
на вопрос свой ответил и даже сумел улыбнуться:
"Я поднялся сюда для того, чтобы снова
спуститься.
Я отсюда уйду, чтобы снова был повод
вернуться!"
И ЕЩЕ КОЕ-ЧТО
МУЗА
Как ты ни страдай от пьянства,
как ты ни шали, ни странствуй,
но есть закон постоянства -
и все вернется.
Ну, здравствуй,
моя печальная муза,
загадочна ночью вторника
(как будто гипотенуза
Бермудского треугольника)
моя корявая муза,
я рад тебе, ты-то рада?
Моя надежда, обуза,
прохлада очей, награда,
мое проклятье, кто знает,
чем музы дар покупается...
Куда она исчезает?
Зачем она возвращается?
Бумаги белая скатерть
чернилами вновь испорчена.
А я-то считал, что хватит.
Я думал, что с этим кончено.
Не кончено. Все вернулось.
Вновь ночь-роженица тужится.
Вновь муза мне улыбнулась,
а я задорожал от ужаса.
В ладони пригоршня точек.
Сраженье с каждою фразою.
Забор покосившихся строчек
и через него я лазаю
в чужой сад - украдкой! - ночью
за смыслом, будто за грушами,
чтоб все увидеть воочью...
Ну, здравствуй, муза. Я слушаю,
что мне нашепчешь сегодня
губами с запахом мяты.
С какими, старая сводня,
словами сведешь меня ты?
Пусть верить опасно музам,
что выдать готовы взбучку,
но если катишься юзом -
хватайся хотя б за ручку.
Моя прекрасная муза -
отважная и хлопотлвая,
как будто Робинзон Крузо,
и в то же время ленивая;
она под ручку с надеждой,
она без денег и паспорта,
она в прекрасных одеждах,
она страдает от насморка;
в руках топор и фиалки,
прищур футбольного тренера,
селедочный хвост русалки
и сладкий голос сиреневый.
Вновь ночь об рассвет споткнулась,
сужается стих, как раструб.
Все движется, все вернулось.
Вернулась муза.
Ну, здравствуй!
ОНДАТРА
"Я когда-то была ондатрой и жила в реке, -
одному мужику печально сказала шапка. -
Как приятно было играть на речном песке!
Как же крепко сжимала рыбку цепкая лапка!
Как же весело было ондатрам резвиться у нор.
И привольною жизнь, а охота - азартной.
А теперь я просто паршивый головной убор
и никто не в силах меня вновь сделать ондатрой.
Так бывает в жизни - вчистую проигран матч.
Так бывает с нами - опять проиграна драка.
Как печально бывшей ондатре! Как грустно! Хоть
плачь...
Но нет глаз у шапок и нечем даже поплакать!"
ПРОХОДЯ МИМО
Проходя мимо, знакомое увидел окно.
Но теперь, я знаю, меня там никто не ждет.
Все что было, было уже настолько давно,
что с тех пор живая вода превратилась в лед.
Ничего не увидим мы, оглянувшись назад.
И стираются в памяти лица день ото дня.
Я забыл, какого цвета ее глаза.
А она не помнит - сколько глаз у меня.
ПОКЛОННИЦА
Тот день был с привкусом лимона.
Она нашла мой бедный кров,
вдруг выпрыгнув из телефона,
и разбросала сахар слов.
Вснго за несколько мгновений
я сладким стал, как фрукт урюк.
Она сказала, что я гений,
а я лишь парадоксов друг -
не более. Не жду удачу.
Держу стаканы на весу.
И много времени я трачу
на ковыряние в носу.
Мне не метаться с буйным кличем,
кусая зло гитарный гриф.
Я недостаточно трагичен
для мастеров хрустальных рифм.
Об этом не сказал ей. Нервно
курил, острил и что-то пил.
Она мне нравилась, неверно,
раз я о том не говорил.
О том, что комплименты тают,
а похвалы, как в ухе кость,
и неизменно вызывают
иронию. а чаще злость.
О том, что сущность человечья
немногим выгодней травы.
Поэзитя - есть сорт увечья,
аппендицита головы.
Лишь иногда, как летом влага,
бьет радость, что мой стих любим,
что ецй понравилась бумага
с трагичным почерком моим.
Был вечер. И чернели дали.
Бумажные листы кругом,
как будто бабочки летали.
Она ловила их сачком.
И вновь был день.
Все вышли сроки,
и все вокруг мура и чушь.
И были улицы как строки
с кривыми запятыми луж.
Но уговор остался в силе.
Мы говорили о стихах.
Но чаще - слава те! - о пиве.
И мир сужался на глазах.
И взгляды делались короче,
и ксерокс, проглотив слова,
мои бессмысленные ночи
со скукой умножал на два.
БАЛЛАДА О НЕВСТРЕЧЕННОМ ИДЕАЛЕ
Как жаль, что мы не встретились с тобой,
хотя, возможно, жили где-то рядом.
Одною были заняты игрой.
По облакам одним скользили взглядом.
Одно и то же видели кругом.
По спинам шли одних и тех же улиц.
В один и тот же заходили дом
и только лишь случайно разминулись.
На рынке мы - ах, суеверно сплюнь! -
с тобой одновременно покупали
я водку "Русскую". Ты пиво и шампунь,
и увлеклись - друг друга не видали.
Вставали мы в один и тот же час.
Ходили мы в один и тот театр.
Не исключаю даже
то, что нас
лечил один и тот же психиатр.
Была у нас похожая печаль.
Смеялись мы одной и той же шутке.
Из одного стакана пили чай
в одной столовой,
но с разрывом в сутки.
Мы каблуки ломали по ночам
о грани острые одних и тех колдобин.
В одном трамвае ехали и там
не встретились.
Трамвай был заколдован.
ВРЕМЯ
Поезд уходит, но мне не успеть,
а торопиться не в кайф.
Отрывной календарь продолжает худеть -
не нужен ему гербалайф.
Холодеют сердца в ожиданьи конца.
Хорошо бы умерить прыть.
Треугольный плавник за спиною пловца
заставляет быстрее плыть.
Потому что жизнь нельзя отложить на потом,
потому что время - белка с горящим хвостом,
потому что осталась от силы треть
и спеть ни успеть, и ничего не успеть.
Северный полюс в моей груди.
Больше за спиною, чем впереди.
И за спиною, как видишь ты,
горят даже реки, а не только мосты.
Время - шулер и прячет в рукав
смерть, как козырной туз.
Время рассудит, кто прав, кто не прав,
но как сказал мне один индус:
"Погрузившись в нирвану, обратно не встать.
Есть времена, саиб,
разбрасывать камни и собирать
тех, кого камень пришиб".
Потому когда-то был каждый юн,
но с тех пор виноград превратился в изюм.
Потому что вбит предпоследний гвоздь
и засохла виноградная гроздь.
Мы все чаще повторяем: "Это было давно".
С каждым годом все быстрее вытекает вино.
Вытекает в землю, сквозь лопнувший шов,
молодое вино из старых мехов.
Часто мне кажется: вот оно дно -
и больше не будет тайн.
Что время мое уже истекло.
Что осталось - лишь овертайм.
Кривые губы. Прямая речь.
Звезда и огненный крест.
То место, где упала гора с моих плеч
зовется теперь Эверест.
Часто мне кажется: все часы врут.
Да попробуй-ка докажи.
И проверить их не дадут
на детекторе лжи.
Иду я до ручки. Дорога легка.
И скоро дойду не спеша.
Последняя точка остается всегда
на кончике карандаша.
Потому что я многого не дописал,
потому что по небу летит вокзал.
И поезд уходит, и рушится дом,
и мечется белка с горящим хвостом.
И скоро уже уходить налегке
с прозрачною миной на левой руке.
Покажут стрелки без минут час
знак - "победа!"
И взорвется фугас.
***
БАЛЛАДА О ПЬЯНЫХ АРГОНАВТАХ
Пьяный Ясон пошел добывать золотое руно,
не заметив, что оно висит уже на стене.
В открытой бутылке осталось недопито вино,
и комками плавала истина в том вине.
Чья вина, что сегодня в городе ветер колюч?
Что судьба нас бросает, как камни, куда-нибудь?
Он, шатаясь, вышел и запер квартиру на ключ.
И пошел вниз, начиная великий путь.
Во дворе бессмысленный день умирал от ран.
Доносился запах - где-то варили суп.
Восемьсот мужиков дрались за один стакан,
а потом хоронили в землю выбитый зуб.
Что посеешь - пожнешь. Плодороден наш чернозем.
И морской пехотинец вылез из под земли.
Восемьсот мужиков навалились на него с дубьем,
и хотели побить, но, конечно, же не смогли.
Но Ясон вмешался и выиграл этот бой.
А потом спросил: "Кому уходить не жаль?"
Восемьсот мужиков закричали: "Бери нас с
собой!"
Восемьсот мужиков сказали: "Веди нас вдаль!"
А на улицах было тускло. Команду "апорт"
выполнял сей город, продавая себя с торгов.
А они пришли с песней и захватили порт.
Пароход "Титаник" переименовали в
"Арго".
И отплыли в море, не заметив, что была среда.
Как прожорливо время, что звучно сказало:
"Ам!"
Сорок лет они плыли и только лишь иногда
подплывали с грохотом пушек к пивным ларькам.
Рыбы черные в море вокруг предвещали сто бед.
Скалы съезжались, а за кормой горела вода.
Заключали боги пари - доплывут или нет?
Ну а если вдруг доплывут - то куда?
И они доплыли туда, где всегда рассвет.
Туда, где нежность и радость стоят у двери.
А в саманной избе их ждал алкоголик и царь - Эет.
Выслушал он просьбу Яона и сказал: "Бери!"
И стояла рядом дочь Медея - глаза, как топаз.
И она, улыбнувшись, предложила для начала сесть.
Восемьсот мужиков губами чмокнули враз.
Мужики сказали: "Какие здесь бабы есть!"
И, расправив плечи, пошел воевать Ясон.
Перед тем, как войти в пещеру, он сделал вдох.
Ну а там на куриных ножках бегал больной дракон.
И хотел Ясон его пнуть, да тот сам подох.
И восславил победу героя заезжий бард.
"Где руно? - закричал Ясон. - Ну быстрей, я
жду!"
Но лишь тут все вспомнили, что руно отнесли в
ломбард,
в позапрошлом еще, неурожайном году.
И из этого дела - как из всякого дела - не вышел
толк.
Великаны делали неприличные жесты в шесть своих
рук.
Аргонавты плыли назад в Иолк, а быть может в
Нью-Иолк.
Они, сами не желая того, замыкали круг.
А Ясон сидел на корме и грустил, как в кино,
утешая себя мыслью, что плавал, конечно, не зря.
Ведь, во-первых, он узнал, что на родине крепче
вино,
во-вторых, удалось переспать с дочкой царя.
Аргонавты входили в гавань и небеса
плакали при виде их, купивших покой.
И кто-то бросился вниз, заметив черные паруса...
Только, впрочем, это из легенды совсем другой.
|
